Гавань Командора - Страница 74

Нас уже ждали. Времени подготовиться у местных властей было в избытке, и ничего удивительного, что в толпе зевак чуточку отдельно стоял определенно государственный человек в зеленом форменном кафтане, а рядом с ним – двое в более традиционной русской одежде.

– Сержант бомбардирской роты Преображенского полка Щепотьев! – представился тот, который в форме.

Один из стоявших рядом с ним перевел сказанное на английский, а другой, чуть помедлив, на голландский.

Голландского языка я, понятно, не знал. Открывать сразу знание русского – не хотел. Французского наверняка не знали встречавшие. Поэтому отвечать пришлось на английском.

– Кавалер Серж де Санглиер. – Я гордо покосился на вдетый в петлицу орден Людовика.

Награда определенное впечатление произвела. Архангельск в основном посещали купцы, то есть люди частные, частично и безродные. А тут явный дворянин, возможно, самых голубых кровей, человек, явно отмеченный самим королем…

– Воевода просил прибыть к нему… – Как поточнее обращаться ко мне, Щепотьев не знал.

Мне он показался не без деловой жилки, явно смелым, но с точки зрения светских манер – чурбан чурбаном. Да и попахивало от него слегка смесью сивухи с луковицей.

Давненько я не видал своих земляков в естественном виде.

Нет, ничего плохого о сержанте сказать не хочу. Может, он из-за стола. Да и в Европе пьют не меньше. Только напитки другие. В полной зависимости от того, какие плоды бродят, какие можно перегнать. Ром, к примеру, изготавливается из сахарного тростника. Сам же тростник европейцы впервые узрели пару веков назад. И вот – отлаженное производство. Человек – создание изобретательное. Там, где не надо.

– Спроси этого хрена – зачем прибыли? – подтолкнул Щепотьев переводчика. – Надо же будет что-то сказать Федору Матвеевичу.

Мы уже медленно двинули вдоль улицы.

Архангельск впечатления не произвел. Деревянные дома, амбары, лабазы, высоченные заборы, лай цепных псов… В принципе, мне доводилось бывать в городках, которые остались такими же, как этот северный порт. Только век тогда на дворе стоял иной…

Медленно и величаво несла холодные воды Двина. По улице, пыльной и немощеной, навстречу нам попадались люди. Явно русские – в рубахах или кафтанах, спокойные, пока бородатые. Зато нервно смотрели в мою сторону другие. Британцы, голландцы. Как в каждом порту, матросы предпочитали коротать время на берегу, а какие у моряка могут быть радости?

Драка тоже входит в число развлечений. Однако простым матросам я не по зубам, а единственный прилично одетый европеец предпочитает отвести взгляд. В более высокой среде кулаками не обойдешься, да и необходим какой-то повод.

– По торговым делам. Хочется посмотреть, возможен ли обмен товарами между нашими странами? – Более подробно говорить я не собираюсь. Не вести же на улице серьезные беседы! – Нам потребуется жилье. Отдельно для купцов и офицеров. И что-нибудь общее для команд. Только так, чтобы все стояло близко.

Это на случай столкновения с британцами. Я подкрепляю просьбу внушительного веса кошельком, который тут же исчезает у Щепотьева.

– Переведи, что-нибудь сегодня же подыщем, – обнадеживает сержант. – Только с воеводой переговорим.

Воображение рисует воеводу типичным боярином. Немолодым, с густой бородой, в обязательной меховой шапке и долгополой шубе. На практике все оказывается иначе. Местный начальник наверняка моложе меня. Лицо его чисто выбрито. Да и одет он почти в такой же кафтан, как встретивший меня сержант. Разве что кафтан тот зеленого цвета.

Приветствие смотрится странно. Сразу становится ясным, что мы находимся на переломе веков. Щепотьев отдает честь. Зато оставшийся переводчик (второго услали за ненадобностью) кланяется в пояс. Хорошо еще, что не бухается в ноги. Я выбираю нечто среднее и куртуазно мету пол шляпой.

Воевода смотрит пристально. В глазах светится ум. Само лицо волевое, однако в нем постоянно сквозит нечто высокомерно-боярское. Правда, как вести себя со мной, воевода явно знает. Эра поклонения иностранцам еще не наступила. Но и изоляция России уже подходит к концу.

– Капитан Его Величества французского короля Людовика Четырнадцатого кавалер де Санглиер, – говорю пока по-английски.

– Воевода Архангельска майор Преображенского полка Апраксин, – в ответ называет переводчик хозяина.

Фамилия знакомая. Сколько помнится, был такой не то адмирал, не то фельдмаршал. Пусть до чинов ему еще служить и служить.

– С чем пожаловали? – без тени подобострастия интересуется вельможа.

– Говорит, по торговым делам, – опережает переводчика Щепотьев. – По-голландски не понимает ни хрена. Хорошо, хоть английский знает.

Несмотря на свой крохотный чин, ведет себя сержант едва не запанибратски. В любой другой армии мира его давно бы поставили на место. Потакать подчиненным – дело последнее.

Я протягиваю кое-что из бумаг. Свой офицерский патент, рекомендательное письмо Поншартрена и второе, подписанное самим королем. Но не уверен, что Людовик хотя бы ознакомился с его содержанием. Скорее, подмахнул не глядя.

– Не по-нашему написано, – заглядывая воеводе через плечо, комментирует Щепотьев.

Апраксин небрежным взмахом подзывает переводчика, словно тот может чем-нибудь помочь.

– Первая бумага подтверждает мое офицерское звание, – перехожу на родной язык.

Лица моих собеседников вытягиваются в немом изумлении. Русского в Европе не знает практически никто. Разве что редкие британские и голландские купцы, ведущие здесь торговые дела. Франция же словно находится на другой планете. Контактов с ней практически нет. Сами французы в Россию пока не стремятся. Как и французский язык еще не скоро станет языком людей благородных.