Гавань Командора - Страница 69

– И где эти манускрипты? – осторожно спрашивает Чарльз.

Он вообще реагирует быстрее приятеля. Один раз поговорить с этой сладкой парочкой, и сразу становится ясным, кто из них является генератором идей.

Трапеза закончилась, и теперь можно с удовольствием закурить. Благо, табачком меня снабдил все тот же Чарльз.

– К сожалению, погибли вместе с уничтоженным сэром Джейкобом кораблем. – Мне остается лишь развести руками.

На некоторое время повисает тишина, а затем толстяк вздыхает с вполне понятным чувством:

– Очень жаль. Это действительно невосполнимая утрата.

– Теперь вы понимаете мое отношение к давнему нападению. Мало того что я был вынужден вступить на стезю флибустьера, но и потерял при этом то, что восстановить почти невозможно.

– Сэр Джейкоб был полностью не прав, – важно соглашается Эдуард.

Словно можно быть правым, атаковав беззащитных людей!

Но все равно признание дорогого стоит. Британцы привыкли считать себя правыми во всем. Как, впрочем, и остальные нации, включая моих соотечественников.

Но у нас приступы правоты сменяются периодами раскаяния, самобичевания и самоуничижения. Что тоже не способно вызвать ничего, кроме раздражения.

– Но почему они погибли, если обладали таким могуществом? – интересуется толстяк.

– Не знаю. В тех манускриптах почти ничего не было об их истории. Лишь некоторые намеки на государственное устройство и описания техники. Но пал же Древний Рим! Думается, причиной вполне могла стать природная катастрофа. – Я вспоминаю легенды об Атлантиде. – Или же внутренняя смута. Насколько я понял, государство древних обходилось без королей. Весь народ избирал себе главу каждые четыре года. И конечно же, каждый новый избранник старался исключительно для себя, но никак не для государства. Соответственно, ряды недовольных росли, люди перестали ощущать себя единой нацией, а отсюда недалеко до внутреннего столкновения.

Я сознательно перенес в мифическое прошлое те черты грядущего, которые вызывали у меня наибольшее отторжение.

Эх, слышал бы меня Лудицкий!

Не жаль мне бывшего нанимателя. Как никогда я не любил дело его. Но если сам депутат сполна заслужил собственную участь, то его единомышленники самых разных сортов еще дождутся своего часа и будут процветать почти во всем мире.

К сожалению, предсказания Кассандры никогда не пользовались популярностью. Джентльмены важно соглашаются, но по-настоящему их интересуют не подробности общественных взаимоотношений, а технические диковины.

– Я пытался воспроизвести кое-что из изобретений древних. Однако это оказалось почти невозможно. В манускриптах то и дело упоминались сплавы металлов, которых мы изготовить не в состоянии, всевозможные малопонятные способы соединений, масса трудоемких и мелких деталей, изготавливаемых специальными машинами. И еще многое другое. Даже говорилось о порохе, более мощном, чем наш, однако нам так и не удалось расшифровать, из чего его делали.

Мне вдруг приходит в голову, что после подобных откровений у лорда и сэра появится прямой интерес удерживать мою скромную персону неопределенное время, и я добавляю:

– Но манускрипты безвозвратно утеряны, и теперь нельзя даже свериться с ними. А подробностей память, увы, не удержала.

Собеседники явно разочарованы признанием. Однако выстроенная версия правдоподобна настолько, что возразить им нечего. Вряд ли найдется человек нашего круга (учитывая, что я дворянин), который сумеет запомнить технические детали. Остается проклинать сэра Джейкоба, в погоне за заурядным золотом упустившего шанс завладеть миром. И запоздало представлять себя на его месте. Ведь все могло быть иначе. И для благородных собеседников, и для меня.

Как ни странно, но беседа вполне похожа на дружескую. Даже не скажешь, что встретились враги. Добродушен не только сэр Чарльз. Лорд тоже по-своему ведет себя достаточно ровно. Никаких особенных напоминаний о прошлом. Мало ли что бывает между людьми? О Мэри и всей истории с «Дикой кошкой» вообще ни слова.

Последнему обстоятельству я особенно рад. Не люблю вспоминать последний поход по флибустьерскому морю. Тем более…

– Я только одного понять не могу. Почему вы даже сейчас продолжаете оставаться на французской стороне? – Определенно, толстяка когда-нибудь сгубит любопытство.

– Хотя бы потому, что, по дошедшим до меня слухам, в Англии меня собирались повесить. – Я смотрю в ответ наивным взором, не уточняя, когда именно дошел до меня сей приговор.

Не подводить же доктора! Кстати, надо не забыть при первой же возможности переправить ему некоторую сумму.

– Баронета тоже можно понять. На взорванном вами брандере находился его родной брат, – без смущения поясняет Чарльз. – Между нами, с ним была молодая жена. Но вы наверняка ее видели.

Я вспоминаю нашу диверсию. Убитый мною капитан спал один. Зато соседняя офицерская каюта, единственная занятая, была закрыта изнутри. А проникать в нее я не стал.

– Нет, не видел. Мы только убрали вахту, а затем подпалили шнур. Я и не думал, что на таком корабле может находиться женщина. – Но вряд ли я смог бы поступить иначе, даже если бы знал. Уйти вплавь с пленными было немыслимо, а оставлять брандер целым – преступно.

– Как-то у вас легко получается. Убрали, подпалили. Потом спокойно спустились в шлюпку… – Чарльз улыбается, однако глаза его серьезны.

– Мы ушли вплавь. Как и приплыли. Шлюпка ждала нас немного в стороне. – Дело прошлое, и ничего плохого в признании нет.

– Вы положительно прирожденный воин, – цедит толстяк. – Такое впечатление: вы в состоянии найти выход из любого положения. Перечисление ваших дел займет столько…